Затишье

Каменный пол библиотеки был усыпан бумажными снежками, наглядным подтверждением града сюжетных замыслов, слишком убогих, чтобы поддерживать в них жизнь, и многочисленных вступительных абзацев, которые умерли, едва родившись на свет. Гэбриел Найт скомкал свою очередную неудачную страницу и прицелился. Она не попала в мусорную корзину. Даже тут удача ему изменила.

Он вздохнул и поднялся со стула, почёсываясь, потягиваясь и отчаянно ломая голову, пытаясь придумать себе хоть какое-нибудь занятие, любое, только бы уйти из библиотеки, подальше отттуда, где витает призрак краха. Но поскольку это Риттерсберг, податься было некуда.

Полгода назад он приехал в Германию, предположительно затем, чтобы продолжить дело Охотников за Тенью и начать новую книгу. Ему не удалось ни то, ни другое. Если Грейси права, и маятник жизни колеблется от умеренности к неуёмности, от грустных времён к весёлым, от бурной деятельности к бездействию, то тогда сейчас он, вне всякого сомнения, с размаху качнулся к крайней точке полюса, где-не-происходит-ничего. Он почти ощущал, как подвешен внутри давящего, щемящего мига пустоты на конце дуги - мига, за которым сразу же следует рывок навстречу чему-то новому.

И тем хуже было застыть в мёртвой точке, вспоминая о днях, когда маятник качнулся в другую сторону, в сторону жизни. Прошлое лето гнало его вперёд и вперёд по улицам Нового Орлеана, хотел он того или нет, до тех пор, пока это не стало единственной возможностью спастись. Потом, в конце, перелёт в Африку и встреча с Вольфгангом... круги и колёса, разоблачённый хонфор, пламя и принесённые жертвы - не только с его стороны, но и с её тоже.

Даже когда тайна была раскрыта, горячка осталась. Он засел в своей комнате и начал писать. Четыре недели он долбил по клавишам, засыпая только тогда, когда глаза у него закрывались и отказывались открываться. Грейс носила ему кофе и сэндвичи, молча, потому что слова были не нужны. Он помнил изумлённые взгляды на сваленную в углу кучу денег. Деньги, настоящие деньги первый раз в его жизни. Грейс, деньги и работа - слова, вылетающие из-под пальцев так же легко, как лучи света, которыми швыряются волшебники в дурацких фильмах, что показывают по ночам. (Ладно. Понятно, что "Дело о ритуальных убийствах" - это не Шекспир. Но книга вышла, она буквально силой пробилась на свет. И, что ещё более невероятно, она начала продаваться).

Никогда в жизни ему не было так хорошо и легко, как тогда. И что самое ужасное - однажды ощутив, как жизнь кипит вокруг, а планета - будто наполненный светом шар, который держишь в руках, становится по-настоящему паршиво, когда это чувство уходит. Когда волшебство заканчивается, оно оставляет после себя лишь зияющую пустоту.